|
|
|---|
|
Вечер. Мокро. Иду по улице, никого не трогаю. Ветер – паскудник старый – норовит плюнуть в спину. Непрочитанными обрывками дня и дождя. В подворотне сидит рыжая кошка. Складывает пазлы утраченного лета и на домашние тапочки мои пялится. - Кыс-кыс-кыс, - зову я любопытную, - иди сюда. Я тебе жвачки дам. - Ты чего это? Я тебе что, корова?! Смотрю, и правда: чего это я? Ничего общего со жвачными. Передо мной стоит молодая симпатичная женщина. Под промокшим платьем легко угадывается стройная фигура. Высокая грудь, тонкая талия, длинные ноги, высокий каблук. Всё как у людей. По крайней мере, у представителей их прекрасной половины. - Простите, - говорю, - а чего бы вам хотелось? - Для начала мне бы хотелось выяснить, кто тебя сюда впустил? - Никто. Я сам… - Странно. - По-моему, ничего странного. Люблю, знаете ли, шариться по всяким подозрительным местам. Однажды я даже побывал в библиотеке. Вот там, действительно, жесть. Тихо, как в гробу, и непрочитанными буквами пахнет. - Как в гробу?! Ты что, бывал там? - Я? Нет. А надо? - Да господь с тобой. Это всегда успеется. Просто я бы на твоем месте подобрала более подходящее для тебя сравнение… и менее затертое. - Например, какое? - Ну, например, запой. - Что запеть? - Идиот. Это не глагол. Это существительное. - Но откуда?… - Мне бы коньячку, - перебивает она меня, - грамм пятьдесят. И чашечку кофе горячего, - нервно машет хвостом, ободряюще подмигивает и поясняет: - а то я продрогла что-то. - Да я и сам не прочь, но где ж его взять? - Посмотри в кармане. Заднем. Ощупываю себя и извлекаю из кармана фляжку отменного армянского коньяку. Открываю. Пробую. Вкусно. Наливаю коньяк в блюдце и ставлю на тротуар. - На. Пей. Дождь и коньяк. Музыка намокшего тротуара. Женщина опускается на четвереньки и, совершенно не обращая внимания на прохожих, начинает лакать из блюдца. Жадно, жарко. Жалко. - Жалко, что я не художник, - сетую, предварительно отхлебнув из фляжки. - Почему? - Прогиб твоего тела – это нечто, - ставлю я восклицательный знак. - Любая кошка так может, - возражает она и облизывается. - А кофе? - Что кофе? - Ты обещал даме кофе. Или мне это приснилось? - Нет. Не приснилось. Но только с кофе траблы… - Что такое траблы? - Ну, это когда ты любишь испанский кофе, а тебе предлагают всё, что угодно, но только не его. - Никогда не пробовала испанского кофе. - Тебе легче. Может быть, молока? Вместо… - Что, прямо тут!? - удивляется моя новая знакомая. - Ну, а чего тут необычного? Это ж молоко, а не кокс. - Раньше мне никогда не доводилось кормить мужчин… к тому же взрослых… и тем более на улице, но почему-то я всегда знала, что этого мне не избежать. - Женщина обнажает свою грудь и обреченно вздыхает: - что с тобой поделать? Иди уж… - Ээээ, - скриплю я испорченным патефоном. - Вообще-то я не это имел в виду, - а сам делаю шаг навстречу. На встречу к своим сексуально-гастрономическим фантазиям. Война химер прошлого с фантомными болями будущего – вот моё настоящее. В нём бродит вчера по улицам рыжего завтра одинокая кошка. Останавливается в сегодня. Пьет из блюдца самый вкусный на свете коньяк, кормит зазевавшихся прохожих молоком. Вылизывает. Прохожие, точно котята слепые, тычутся мордочками в закат и, наевшись, засыпают. Им снятся большие белые птицы над заливом. Птиц ловит кошка, играет с ними, а, наигравшись, отпускает на волю – в клетку из лозы виноградной. Лозу клонят к земле плоды огромные, и я, овладев техникой соблазнения лиан, интересуюсь: - Что тебе снится? - Крейсер «Аврора», - говорит женщина, смотрит на мою лысину и, сморщив в ней своё отражение, добавляет: - расскажи-ка мне сказку. - Какую? - Любую. Только обязательно добрую. Про кофе с молоком, что гнездится в расстреле твоих слов. - Ненавижу насилие. Предпочитаю застолье, но вчера я таки убил поэта. В себе. И теперь мой моральный фетиш – новостройки большого города, дождь и вечерние сумерки. - Ты не одинок. - Да ладно!? - Да. По крайней мере, в данной ипостаси. А ты… как ты борешься со снами? - Чьими? - Своими. Конечно же, своими. - А чего с ними бороться? Сны – единственное, что ещё держит меня в этом мире. - Странная политика. - Не более странная, чем фильм «Человек-зонт против человека-туалетного-ёршика». - А что, есть и такой? - Надеюсь, нет. По крайней мере, пока… - Пока что? - Пока я не продал идею, синопсис и поэпизозник с его сценарием. - Так ты сценарист? Не знала. - Я тоже. - Тебе снятся кошмары? - А тебе? - Пока ты не появился тут, не замечала. - Тут – это где? - В моём сне. Сон похож на мелочь в кармане. Звенит, но не греет. И когда мне становится страшно, одиноко или страшно одиноко, я выхожу на Сенатскую площадь, начинаю мастурбировать, а потом проходить сквозь людей. Публика беснуется. Ей плевать на налёты моих птиц, на вылазки моих кротов, на подсолнухи моих подснежников. Публике плевать на хлеб. Ей бы зрелищ. С маслом, красной икоркой и легкомысленными девочками. Дуры. Какие же они дуры. Они не видят очевидного – снега в моём сердце, сгнивших зубов в своей душе и отвалившегося хвоста у кошки. Не хочу быть кошкой. Не хочу и не буду. Только прошу, перестань поить меня коньяком. У меня от него ладошки потеют, а люди думают, что это от страха перед будущим. Будущего нет. Настоящее ненастояще. А прошлое умещается в ржавой табакерке, и вопрос «Зачем теребить тесёмку выгоревшего лета?» автоматически становится ответом. Ты куришь, а я не переношу запаха табака… - Угости сигаретой, - просит меня женщина. - Мне казалось, ты не переносишь запаха табака. - Когда кажется, креститься надо. - Не надо. - Что не надо? - Креститься не надо. По крайней мере тебе. Верующая в бога кошка – верх богохульства. - Что ты несёшь? Какой бог? Какая кошка? Я всего лишь попросила у тебя сигарету, а ты… - А что я? - А ты грузишь меня какими-то сказками. Ну, почему все мужики такие козлы? - Может быть потому, что все женщины кошки? - неуверенно предполагаю я и протягиваю ей сигарету, - на. Женщина закуривает. Молча. Табачный дым источает звук непрочитанных букв и наполняется новым, доселе неизведанным смыслом. Смысл обретает все свойства желания. Желание эфемерно. Открываю глаза и засыпаю. Наконец-то. |
| Всего комментариев: 0 | |