|
|
|---|
|
Я была пятнадцатилетней девчонкой, когда мне впервые приснилась война. В тот год сны, бывшие до этого размытыми и черно-белыми, вдруг вспыхнули красками, звуками и запахами. С тех пор они продолжали грохотать взрывами гранат и выстрелами винтовок старого образца в течение нескольких лет. Они были страшными, но я не называла их кошмарами. Доступно только для пользователей После всего этого странно было просыпаться тихим туманным утром от повизгивания будильника или теплой материнской ладони на моем плече. Это было неожиданно и удивительно, но тогда я не чувствовала разочарования от пробуждения в старом-добром реальном мире. Оно пришло позже. Оно и сейчас здесь, со мной, копошиться где-то возле солнечного сплетения, пока мой спутник на третий раз просматривает меню и никак не может решить, что же он хочет заказать. Я лениво болтаю вино в бокале и с горечью думаю о том, что воспитание не позволит мне просто встать и уйти. К тому же, я обещала маме. Этот нервный дрыщ – племянник ее коллеги. Да и сама она страстно желает устроить мою личную жизнь. Жаль, что я не разделяю ее энтузиазма. Поэтому я слишком поспешно хватаюсь за телефон, лежащий на краю столика, как только он начинает звонить. Это Лили, и я успеваю улыбнуться ее фотографии на дисплее прежде, чем сказать теплое «привет». В голове взрывается маленький фейерверк, когда вместо звонкого ответа я слышу ее тонкое всхлипывание. Лили не плачет просто так. Я не плачу просто так. Никто из нас не занимается такими глупостями, как слезы без действительно гадкого повода. Мы - не команда, хотя и работаем вместе во снах. Мы не друзья, хотя ни у кого из нас нет никого ближе, чем ребята из нашей странной компании. Мы никак себя не называем, но полиция придумала для нас прозвище, некий таинственный псевдоним, который каким-то образом должен помочь им выйти на нас. У них ничего не получится, потому что мы не нарушаем закон. «Мы» появилось, когда я встретила Лили. Сейчас кажется, что мы знаем друг друга целую вечность. Если и есть кто-то, кого я люблю в реальности так же сильно, как и во сне, то это – Лили. До сих пор помню эту нашу первую встречу, ее необычно крепкое для девушки рукопожатие и смешливый голос: - Мне нравится твое имя, Ева. Когда мы познакомились, она увлекалась романтическими историями. Никаких предубеждений против романтики у меня не было, но я все равно смотрела на нее свысока. Я-то уже тогда выбирала исключительно военные сны и понемногу начинала пробовать постапокалиптику. Мне пришлось даже окончить полугодовые курсы и пройти несколько психологических тестов, чтобы доказать, что мой мозг способен выдерживать и контролировать сновидения с экстремальной обстановкой. Таблетки с романтическим кодом дешевые и легкодоступные, их коробками продают в любой аптеке. Но Лили все жаловалась: - Проклятая таблетка поместила этого красавчика в мою голову, но он решил отправиться на вечеринку с моей кузиной! Только представь… Представляю. Такие вещи нельзя контролировать. Зато, если принять дозу с кодом серийного убийцы, то шанс, что его целью станешь именно ты, равен 98 процентам. Вот это я понимаю – адреналин. Постепенно поняла и Лили, а со временем мы познакомились еще с несколькими ребятами, которые разделили наше увлечение. Сейчас нас шестеро и мы вместе уже три года. Пару месяцев назад один из наших, Дэн, привел Рихарда. Он значительно старше, бледный и строгий, немного высокомерный, но действительно умный, к тому же – отличный игрок. Он нравится ребятам, но я не считаю его за своего. У него внимательные глаза. Они всегда остаются такими, даже когда он задумчив или – это бывает так редко – смеется взахлеб. Я стараюсь не смотреть в его красновато-карие глаза. Мы стараемся отправляться во сны вместе хотя бы четыре раза в неделю, а в остальные дни довольствуемся своими обычными ночными сновидениями. Хотя порой пересекаемся и в них, но это всегда – случайность. С тех пор, как я стала отправляться по ту сторону реальности с ребятами, я не принимаю дополнительных стимуляторов перед обычным сном. Никаких закрученных историй, никакой навязанной мозгу опасности. Больше всего я боюсь, что однажды мое сознание перестанет различать жизнь в реальности и жизнь во сне, хотя вторая мне и нравится куда больше. Сегодня они видели сны. Я знала об этом и безумно хотела отправиться с ними. Так страшно злилась из-за этого свидания. Они раздобыли неплохой код: планета после очередной катастрофы, катакомбы, чудовища в темноте, затопленные станции поздемки. Вот только Микки, самый младший из нас, не успел вылезти из омута грязной воды, когда на глубине по рельсам прошел ток. И он не проснулся. Это то, что Лили снова и снова срывающимся шепотом повторяет в мой запотевший телефон. - Он не проснулся. Он не проснулся. Он не проснулся. Его мозг принял сон за реальность. - Где он сейчас? - В боль-нице. Хриплый кашель в середине слова, и я чувствую, как по моему лицу течет соленая влага. Мой спутник смотрит на меня с каким-то жалким ужасом. - Что с ним? Он в коме? - Мм.. -Что говорят врачи? Она тяжело дышит. - Лили, говори со мной. - Приезжай. Центральная. - Еду. Я не спрашиваю у официанта счета, но автоматически оставляю деньги на столе, должно быть, намного больше, чем нужно. Мой неудавшийся ухажер делает попытку встать и подать мне куртку, но я почти вырываю ее у него из рук и, пробормотав извинение, без оправданий вылетаю на улицу. Только там я понимаю, что мои колени дрожат. Это от страха. Но я боюсь не за Микки, а за Лили, боюсь за ее испуг. И ужасает меня не судьба семнадцатилетнего мальчишки, а то, что он так крепко подсел, а мы и не заметили. Такси, как назло, нигде не видно и скоростной поезд подходит раньше, чем я успеваю набрать номер таксопарка. Меня тошнит, но несколько окон в вагоне широко открыты, и как только поезд трогается, и я почти давлюсь сильным, сухим потоком холодного воздуха. Я хочу заснуть. Хочу на другую сторону, подальше от этого паршивого мира, от полумертвого Микки, от ребят, которые торчат в больнице и ждут меня и моего решения. Как будто оно у меня есть. Я люблю не этих людей, которых так уверенно веду за собой. Я люблю то, как они на меня полагаются, то, что я могу защищать их. Я люблю их уверенные и послушные взгляды, когда я отдаю им приказ на очередной миссии, и то, как Лили смотрит на меня с неподдельным восхищением, а Рихард едва заметно, но одобрительно кивает. Я люблю запахи пыли и пороха, раскаленного метала и паленых волос. Люблю то, как трут ноги тяжелые ботинки, и то, как туго надо завязать узел на них. Люблю тихую благодарность ребенка, которого я в последнюю минуту успеваю вытащить из пасти инопланетного чудовища и блестящий взгляд его отца. Я люблю за шкирку вытаскивать Микки из-под града разрывающихся пуль. Вытаскивать его из воды, которая может запросто его поджарить, потому что под ней погребены рельсы… Я бы вытащила его, будь я с ними. Не только его я могла бы вытащить из подобной передряги, хоть это и не моя работа. Это – работа 18-го отдела - «Контроль над сновидцами». Их тренируют годами, и они проводят три четверти своей жизни во сне совершенно легально. Бодрствуя, они просматривают личные дела тех, кого подозревают в сонной зависимости, с прикрепленными фотографиями. Это здорово повышает их шансы подсоединиться ко снам подсевших ребят и оказаться рядом, когда те будут в смертельной опасности. Они следователи, бойцы и спасатели одновременно. Для них не существует ни иных интересов, ни семьи, ни хоть какого-то подобия личной жизни. Порой я шутила, что они еще большие извращенцы, чем мы. Я не стала проходить подготовку в 18-й отдел из чистого презрения к ним. Я и сейчас их презираю. Они - такие сильные, такие подготовленные, безмерно гордящиеся своей работой и своей воображаемой жертвой… Где они были, когда Микки нужна была их помощь?! Подземная постапокалиптика - это достаточно круто, чтобы отобразиться на их радарах, и эти остолопы должны были понимать, что не могут туда потащиться шесть игроков одинаково хорошего уровня. Так почему же они не пришли и не спасли Микки?! Я пишу об этом в сообщении Лили. Это – первое, о чем я спрашиваю Дэна, увидев его у входа в Центральную больницу. Он только пожимает плечами. - Врачи должны были позвонить в отдел. – Я чувствую, как леденеют руки без перчаток – кажется, я забыла их в ресторане. - Не их собачье дело. - Они все равно сунутся. К нам выходит Рихард, он выглядит, как и всегда, опрятно и сдержанно и так, словно ничего не случилось. На фоне позеленевшего Дэна, Рихард вообще выглядит просто отлично. - Я переговорил с главным врачом. Есть шанс, что он останется в коме. В первую секунду слово кома меня пугает, потому что это – то чего боятся все сновидцы, которые регулярно прибегают к таблеткам. Но потом я облегченно выдыхаю, ведь быть в коме - значит не умереть. Сознание продолжает существовать, блуждая по сети сновидений, и может сотрудничать с 18-тым отделом, быть их шпионом или даже солдатом. Кома – почти что жизнь. Мы пьем кофе - чашка за чашкой, а Рихард много курит. Нам говорят, что кризис должен миновать к утру и главное для Микки - пережить его. Время тянется непростительно лениво. Кажется, что эта ночь и этот мертвый электрический свет останутся с нами навечно. Я не сплю и не вижу снов. И я бессильна. В пять пятьдесят три нам говорят, что Микки не стало. Его родители живут в небольшом туристическом городе у моря, и они даже не успели приехать вовремя, чтобы застать его в живых. Он иногда рассказывал нам о своих стариках, о том, как они волновались, что он тут один, в дешевом студенческом общежитии. Когда врач говорит нам свое дежурное «очень жаль», он смотрит на нас с нескрываемым презрением. Поначалу никто из нас не злится. Дэн издает короткий вой, остальные ребята потерянно молчат. Лили прижимает руки ко рту и начинает пятиться в сторону туалетов. Я как будто впервые замечаю, какая она худая, какими неестественно огромными кажутся ее синие глаза над ввалившимися щеками. У нее не сразу получается открыть дверь, и полупрозрачная, совсем не зимняя кофта почти не скрывает, как дергаются ее лопатки. Однажды мы видели сон о мире, где ангелоподобные существа спасали от смерти императора далекой восточной страны, и Лили ужасно шли большие белые крылья. Мне бы понравилась реальность, где они белеют за ее спиной постоянно. Я вздрагиваю, когда Дэн с кулаками кидается на доктора, сказавшего какую-то язвительную, неуместную глупость. Рихард едва успевает встать между ними и получить смазанный удар по челюсти вместо незадачливого медика, хотя тот все равно резко бросает нам: - Я вызываю охрану. Когда он уходит, подчеркнуто громко топая, Рихард толкает Дэна к туалетам и тот, безошибочно понимая, что от него требуется, зовет Лили. Остальные бросаются к лестнице на первый этаж еще раньше. Мы уже не скорбящие друзья, да может мы ими и не были никогда. Просто все до смерти перепугались, что если даже наш маленький Микки окончательно подсел, то и остальным недолго осталось. Но сейчас страх быть пойманными охраной или 18-ым отделом куда реальнее, и мы разбегаемся, как стайка трусливых мышей. Мы с Рихардом спускаемся на лифте и ведем себя почти спокойно. На нас не обращают особенного внимания – я одета для ресторана, а он всегда выглажен и опрятен. Когда мы добираемся до электрички, мне приходит сообщение от Дэна. Они с Лили в порядке. Мы садимся в первый вагон первого поезда и едем, не выбирая направления. Я долго смотрю, как за окном телефонные провода расчерчивают розовеющее небо. Завтра мне нужно на работу. И послезавтра, и на следующий день, и так – до следующих выходных. Я просижу целую неделю у своего большого, стерильного стола перед большим экраном компьютера, и спину будет знакомо тянуть под вечер. Я буду писать программу, которую нам заказали в прошлом месяце, пока темнота на улице не станет непроглядной, а звезды так и не зажгутся. Какие могут быть звезды в огромном индустриальном городе? - Мы так глубоко завязли в этом, что уже почти не можем жить по обе стороны нашей реальности, да? – Я легко толкаю в плечо сидящего сбоку от меня Рихарда. - Полноценно - нет. - Ты бы хотел бросить? - Да. – Он так безразличен, что я ему не особенно верю, но продолжаю. - Сны? - Да. - А я – реальность. - Закрой рот. – Он зачем-то только теперь толкает меня в ответ. Это так смешно, будто нам по двенадцать лет. - Я бы могла делать работу этих лентяев из 18-го отдела. С моим-то опытом… Если бы только я была там, когда Микки падал на рельсы. - Я хочу делать их работу, Рихард. Ты же понимаешь, ты такой умный… Он упрямо молчит, но мне и не нужно его ответа, я впервые за много лет бесконечно уверенна, в том, что должна делать. - Моя сестра уехала на озера со своим парнем, она вернется только завтра утром. У меня остались какие-то таблетки, затопленная электростанция кажется… И у тебя должно быть несколько кодов. Если мы это смешаем и поставим капельницу, я не проснусь. Я ведь не проснусь, правда? Он, наконец, поворачивает голову в мою сторону и внимательно смотрит мне в глаза. Он не выглядит ни шокированным, ни испуганным, и я вдруг начинаю сомневаться, что он был напуган и там, в больнице, когда нам сообщили о Микки. - Нет, не проснешься. - Помоги мне, я не хочу засыпать одна. – Я сжимаю его большую прохладную ладонь. Он медленно кивает, по-прежнему не отводя от меня взгляда. Мы меняем три поезда, чтобы добраться до небольшой аптеки, где работает один наш знакомый. Он – высокий и тощий, с трехдневной щетиной, почти такого же оттенка, как синяки под его глазами. Ему недолго осталось работать здесь, хозяин со дня на день поймет, что он подворовывает. Мне это уже не важно, и я счастлива получить от него капельницу и еще один набор таблеток. Что-то о динозаврах. Не самая моя любимая тема, но это больше не имеет значения. Действие кода пройдет через пару часов, но я все равно останусь в коме. Это слово становится почти уютным, пока мы, петляя дворами, добираемся до моего дома. Все это время Рихард держит меня за руку. Когда мы приходим ко мне, я говорю Рихарду чувствовать себя, как дома. Он предлагает сделать чай. В квартире тепло, и много солнечного света. Мама с сестрой всегда любили большие окна и прозрачные занавески, им нравится, когда комната утопает в свете. Раньше мне было все равно. Но сейчас – нет. Перед тем, как пойти в душ, я несколько минут просто стою посреди кухни и нежусь в солнечных лучах. Я пишу два коротких сообщения для матери и сестренки, и ставлю время отправки: завтрашнее утро. Сестре не стоит сокращать из-за меня свою поездку, она с ее парнем и так нечасто куда-то выбирается. Мама успеет выспаться. Я пишу им, что люблю их и что я счастлива. В душе я делаю воду такой горячей, что стоять под ней становится почти невыносимо. Едва слышно Рихард спрашивает из-за двери, добавлять ли мне сахара в чай, и я кричу, что ненужно. Потом мы долго сидим на кухне и болтаем о глупостях. Все это время я не перестаю плакать. Рихард делает вид, что не замечает этого и продолжает тихо рассказывать мне о городе, где он родился. Это высоко в горах. Там совсем другой воздух и восемь месяцев в году лежит снег. Там хвойные леса и бесконечно высокое, бледное небо. Я слушаю его и натягиваю на ладони рукава своей фланелевой пижамы, удивляясь, отчего же я так мало ее носила. Она теплая, как и чашка зеленого чая передо мной. Меня начинает клонить в сон, и я отчего-то шатаюсь, вставая со стула и подходя к Рихарду. Я крепко обнимаю его и прижимаюсь губами к его щеке. Слышу, как он тихо говорит: - Я не хочу. - Пожалуйста. – Мне стыдно от того, как сильно мой голос похож на всхлипывание. - Обещай мне. - Что угодно. - Не снись мне больше. Я киваю, продолжая обнимать его. Он хочет отнести меня в спальню, но я отстраняю его и проделываю короткий путь сама, шлепая босыми ногами по прохладному линолеуму. Забравшись под одеяло, я долго не могу устроиться так, чтобы мне было удобно и, в конце концов, сдаюсь. Я лежу, то и дело задерживая дыхание, пока Рихард повязывает на мою руку тугой жгут. Я не смотрю на него и не смотрю на иголку, которую он вводит в мою вену, вместо этого жадно разглядывая свою комнату. Фотографии, мягкие игрушки, плакаты, коллекция фарфоровых барышень в светлых изысканных платьях. Я почти ничего не меняла в комнате с тех пор, как мне было пятнадцать лет. - Когда твоя сестра вернется и вызовет медиков, кома уже будет глубокой. Они не смогут вернуть тебя. Рихард берется за клапан капельницы и ждет моего ответа, не глядя на меня. Я прошу: - Присматривай за Лили. Я не чувствую, в какой именно момент, раствор начинает поступать в кровь. Я смотрю в большое окно, наполовину прикрытое узорчатыми занавесками, такими же белыми, как и мир за стеклом. Рихард некрепко держит меня за руку. Я засыпаю. Первое что я вижу, оказавшись на другой стороне реальности – усыпанная большими разноцветными листьями дорога. Я поднимаю глаза и смотрю на аккуратный ряд небольших загородных домиков и аллею желто-красных деревьев. Я стою на проезжей части, но машин поблизости не видно. Дорога под моими ногами идет в гору и упирается в ярко-голубое, чистое небо. Это так красиво, что я не могу дышать. У меня так сильно болит в груди... Рихард тратит меньше двух минут на то, чтобы увеличить дозу медикамента до критической, и он не позволяет себе сомневаться, когда впрыскивает крепкий раствор в капельницу. Ему не нужны часы, чтобы считать через сколько минут сердце Евы остановится, не выдержав нагрузки. Секунды бьются в нем самом, его кровью, его пульсом, его сущностью. Он хорошо знает свою работу, он – лучший в 18-м отделе. Когда грудь молодой женщины перед ним перестает вздыматься, ему почти больно, но каждый из них выбирает и, выбрав, берет на себя тяжесть этого выбора. Ева К., 24 года, любящая дочь и подруга. Смерть наступила… Рихард ненавидит сны. То, чем они стали и то, кем становятся люди. Но повернуть назад нельзя, потому что позади уже ничего нет. Так же, как нет ничего на той стороне реальности. |
| Всего комментариев: 0 | |